Клубы автостопа часть 118

Но никакого подвоха от китайских полицейских все-таки не ждешь: держатся они уверенно, но не нагло, как казахские или российские менты. Они очень дисциплинированные, и чувствуется, что с тобой они будут разбираться согласно закону и спущенным сверху инструкциям. Другое дело, что инструкции могут быть самые дурацкие. — Факин! — матерится так, чтобы нам было понятно, а полицейским нет, наш сосед по автобусу Мамат. Мамат не любит полицейских и не очень любит китайцев. Себя он считает мусульманином. — Муслим! — гордо тычет он в себя пальцем. Потом показывает в газете портрет президента Ирана Ахмадинежада и оттопыривает большой палец вверх. Потом говорит: — Америка! И опускает большой палец вниз. При этом Мамат — большой патриот. Когда по телевизору в придорожном кафе показывают награждение очередного китайского олимпийского чемпиона, он с гордостью констатирует: — Чайна! Играет гимн, все уйгуры встают. Россия, как обычно, занимает второе или третье место. Мамат снисходительно говорит: — Рoссия! Про нашу страну он вообще неплохо осведомлен. — Пу-тин! — выпаливает он. — Мед-ве-дев! Мы отвечаем: — Ху Цзиньтао! Мао Цзэдун! Мамат еще немного думает и вспоминает: — Мос-ко-ва! Мы одобрительно киваем. Мамат разводит руки, как рыбак: большой, мол, город эта Москова. Мы опять киваем, а Мамат с радостной улыбкой разводит руки еще шире и говорит: — Бейджин! И вот мы сидим в захудалой придорожной кафешке и смотрим, как Исинбаева ставит рекорд. Китайцы затаились, напряглись. — Олосы! — одобрительно говорит Мамат. — Муслим! — говорю я, показывая на Исинбаеву. Мамат счастлив. В самый центр Срединной империи Северо-Западный Китай постепенно сменяется Центральным. Среднеазиатских лиц, мечетей и арабской вязи, которой пишут китайские мусульмане, становится все меньше. Китайцев, пагод и иероглифов — все больше. Горы и пустыни расступаются, давая место зелени и поделенным на квадратики полям. И вот в городе Сиань — столице провинции Шэньси — мы обнаруживаем средневековую мечеть, состоящую из… пагод